В XIX веке не было в России более почитаемого героя, чем адмирал Павел Нахимов, павший за Отечество в Севастополе. Его биография связана главным образом с Крымом и Черным морем, но родился будущий флотоводец на смоленской земле, как и Григорий Потёмкин. В семье отставного майора Павла Нахимова он был седьмым ребенком. Трое братьев Нахимовых, когда пришел срок, поступили в петербургский Морской кадетский корпус. Павлу Павловичу повезло: вскоре после окончания корпуса капитан Михаил Лазарев пригласил его послужить на фрегате «Крейсер», который отправлялся в кругосветное путешествие. Для молодого моряка это было лучшей школой. И дело не в том, что Нахимов в этом походе получил первую награду и повышение в чине. Он с честью прошел все испытания и проявил себя «форменным моряком». «Чист душой и любит море» — так говорил о нем Лазарев. Один из них — Отто Адольф Вейсман фон Вейсенштейн или, попросту, Отто Иванович, как называли его товарищи по оружию. Прибалтийский немец, потомок ливонских рыцарей, он поступил на русскую службу в 1744 году, в 18 лет. Несколько лет он служил в нижних чинах, то есть не понаслышке знал, какова солдатская лямка. И не мыслил себя вне армии, хотя карьера его складывалась медленно. Капитаном он стал лишь через 8 лет беспорочной службы.

Под командованием Лазарева он служил на «Азове», пожалуй, самом заслуженном линейном корабле Черноморского флота. Уже тогда у него сложилась репутация офицера, полностью преданного службе. Он не тратил время ни на дружеские пирушки, ни на кабинетные интриги. Не интересовался накопительством, не играл в карты. Большую часть скромного жалованья отдавал севастопольским флотским инвалидам. Не стремился и к семейной жизни: считал, что женатый моряк потерян для флота. Одни считали его чудаком, другие глубоко уважали за максимализм и мужество. Нахимов отдавал морской службе 24 часа в сутки. В 1827 году «Азов» героически проявил себя в Наваринской битве против османской эскадры. Тогда и англичане, и французы были союзниками русских — все вместе они сражались за свободу порабощенной Греции. Но победу в баталии принес именно «Азов» — корабль Михаила Лазарева. Нахимов в том бою командовал батареей. Азовцам удалось уничтожить пять вражеских кораблей, включая турецкий флагман. За этот подвиг будущий адмирал получил своего первого «Георгия».

В 1853 году вице-адмирал Нахимов по-прежнему служил в Севастополе, но уже командовал эскадрой. Когда пришли вести, что турки сосредоточили в Синопской гавани эскадру, которую готовили для десанта в порт Поти, Нахимов со своими кораблями незамедлительно направился к Синопу. Обнаружив там турецкий флот, адмирал блокировал его и дождался подкрепления. 18 ноября (30 ноября) турки первыми открыли огонь по русским кораблям. Ответ Нахимова был страшен. Это было последнее крупное сражение парусных эскадр. Турки потеряли все семь фрегатов, все три корвета, более 3 тыс. человек убитыми и сдавшимися в плен, включая командующего Осман-пашу.

Севастополь встречал русских моряков как триумфаторов. Нахимов принимал поздравления с тяжелым сердцем: он один из немногих в то время понимал, что такой победы Европа России не простит и впереди тяжелая война. Вскоре вражеская коалиция направила под Севастополь 175 тыс. солдат и офицеров — французов, турок, англичан, даже итальянцев, подданных Сардинского королевства. Русские же в Крыму располагали только 85-тысячной армией, а в районе Севастополя бойцов было вдвое меньше. В феврале 1855 года Нахимова назначили командиром Севастопольского порта и военным губернатором, он получил звание «полного» генерала. Он превратил свой любимый город в твердыню, которая выдерживала натиск втрое, вчетверо превосходящих сил — к ужасу и восхищению противников.

В те дни его хладнокровие десятки раз спасало Севастополь.

Оборона, которую по крупицам выстроил Нахимов, держалась на офицерах и солдатах, доблестно выполнявших воинский долг. Примером офицерской отваги стала судьба Константина Дзеражинского, одного из героической плеяды защитников Севастополя.

Он был настоящим сыном Новороссии от рождения: потомственный польский шляхтич и российский дворянин, родившийся в Херсонской губернии, воспитанный в этом краю и не любивший надолго покидать его. На его судьбе сказалась и веротерпимость потемкинского края: Дзеражинские оставались католиками, но не испытывали никакой дискриминации. В 1845 году он окончил Ришельевский лицей в Одессе и, мечтая о военно-морской службе, поступил юнкером на флотский экипаж Черноморского флота. Через три года его произвели в мичманы и ненадолго перевели на Балтику, поближе к Северной столице. Но в 1851 году он пароходе «Еникале». Ходил в плавания от Абхазии до турецких берегов, стоял на страже Крыма. Начало Крымской войны застало его в составе офицерской команды фрегата «Мидия», который защищал севастопольскую гавань. Вскоре на фрегате устроили госпиталь, а 15 февраля 1855 года затопили на рейде вместе с другими кораблями черноморского флота, чтобы не пустить вражеские эскадры в город русских моряков. К тому времени Дзеражинский уже служил на суше, защищал Севастополь.

14 сентября 1855 года в Николаеве, в морском госпитале, император Александр II, только недавно сменивший на российском престоле своего отца, Николая I, снял с себя орден Св. Георгия 4-й степени и вручил Дзеражинскому — «в воздаяние отличной храбрости и самоотвержения». Императора поразил вид этого офицера — с лицом, покрытым ожогами, с перевязанными руками, но с боевым блеском в глазах. Седые капитаны и адмиралы приходили поздравить лейтенанта. Дзеражинский стал на флоте фигурой легендарной. Его так и называли в разговорах — «тот самый лейтенант». Пояснения не требовались.

Немного послужив на Балтике, Дзеражинский ушел в бессрочный отпуск залечивать раны. Но через 15 лет вернулся в родной Севастополь. Его зачислили в 1-й Черноморский его императорского высочества генерал-адмирала экипаж капитаном 2-го ранга. В то время он не только служил и воспитывал молодых офицеров, но и был живым напоминанием о подвиге Севастополя. Усы его побелели, но прежняя прямая осанка сохранилась. В нем видели человека, заглянувшего в вечность и исполнившего свой долг в самой опасной, трагической ситуации. Вот уж кто действительно служил, не щадя живота своего.

Многие считают его литературным героем, столько необычного совершил легендарный матрос, что трудно поверить в то, что Пётр Маркович Кошка был настоящим моряком и что многие люди были свидетелями его фантастических подвигов.

Сын крепостного крестьянина из Подольской губернии, в 21 год он попал в рекруты в Севастополь. Служил поначалу на линейном корабле «Силистрия» и сразу приобрел репутацию острослова, который вечно попадал в приключения, а нередко и придумывал их для всеобщей забавы. Офицеры придирались к нему, считали пройдохой, ведь на флоте во все времена в первую очередь ценилась дисциплина. Ситуация изменилась, когда его перевели на «Ягудиил» — корабль из нахимовской эскадры. Матрос отличился в Синопском бою, а потом вместе с товарищами нес службу в осажденном Севастополе.

Он попал в 15-ю батарею лейтенанта Авива Перекомского, располагавшуюся на четвертом бастионе, который французы атаковали с особенной яростью. Но даже среди отчаянных севастопольских храбрецов он выделялся бесстрашием. Шли неравные бои.

Про Кошку ходили легенды, которые помогали севастопольцам выстоять. И это не небылицы: моряки видели своими глазами, как Кошка вытащил с бруствера неприятельской траншеи тело погибшего сапера Степана Трофимова. С французской стороны по нему палили несколько ружей, но храбрец остался невредимым — все пули принял на себя павший товарищ. А Трофимова похоронили как героя.

Смерти он не боялся. Многие видели, как матрос спас жизнь адмиралу Корнилову, командиру севастопольского гарнизона. Прямо под ноги адмиралу упала французская бомба. Кошка, к счастью, находился рядом. Он молниеносно схватил смертоносный шар и далеко метнул его из окопа. Этот случай, как водится, оброс легендами. Рассказывали, что Кошка ловко бросил бомбу в котелок с кашей. Там фитиль погас и взрыва не последовало. Корнилов тепло поблагодарил матроса, а тот находчиво ответил: «Доброе слово и Кошке приятно». Именно так, по легенде, родилось это крылатое выражение.

Однажды во время ночной вылазки Кошке наилучшим образом пригодился его природный юмор. Французы ужинали. В котле аппетитно бурлил суп с говядиной. Матрос бесшумно прокрался к врагам (он умел продвигаться по камням и зарослям действительно как кошка!) и, сразу разобравшись, что к чему, зычно прокричал: «В атаку, братцы!» Французы с перепугу разбежались, а он достал из котла говяжью ногу, собрал еще мешок провианта и спешно вернулся к товарищам.

Его называли ночным охотником. Он добывал пленных, языков, с необыкновенной изобретательностью. Рассказывали, что однажды вооруженный лишь кортиком он привел в русский лагерь трех французов.

Героя приняли на службу в лесную стражу, даже выделили домик за счет казны. Однажды поздней осенью он увидел двух девчонок, провалившихся под лед. Не раздумывая, он бросился в ледяную воду. Спас несчастных, но сам после этого тяжело заболел. Кошка не привык долго валяться в госпиталях, обычно быстро приходил в себя после ранений. Но тут не мог прийти в себя, и никакие фельдшера не помогали. В 54 года израненный герой скончался. Остались память и памятники. На монументе адмиралу Корнилову в Севастополе мы видим Кошку с той самой бомбой в руках. Они оба — в истории Крыма, в истории России, в трагической истории севастопольской обороны.

заместитель главного редактора журнала «Историк»

Арсений Замостьянов,